- Доброе утро, Эллочка. Это хорошо, хорошо, что ты рядом…

Он нежился в белизне утренней постели. Она лежала на его руке. Он повернулся и обнял ее, запустив руку под одеяло. Хорошо, проснувшись утром, обнять дорогого человека, особенно такого маленького и теплого. Но вот рука расслабляется. Превращается в автомобиль, и начинается движение по бесконечным трассам плеча, руки, по кюветам ключицы, в ущелье на груди, на медленно опускающийся холм живота с маленьким колодцем, широкое плоскогорье ноги. Он почти заснул за рулем, хотел уже встрепенуться, открыть глаза, но его накрыло сверху мягким колпаком старого навязчивого видения. Оно преследовало его всю ночь.Он стоит по шею в воде. В колодце, находящемся на разделительной полосе. Глупое и беспомощное положение. Желания вылезти не возникает, но даже если бы оно и возникло, помешала бы доска. Рядом маячила, как большой поплавок, доска для серфинга. Колодец находился между спуском и подъемом. Поэтому он не успел заметить летящей на холостом ходу машины. Он заметался как енот в колбе, увидев дорожки света, выползавшие по обе стороны доски. Пытался убрать ее, но положение было неудобным, и машина неслась слишком быстро. Сначала слишком быстро, потом резко все замедлилось. Водитель пытался тормозить. Сколько лишнего скрипа, громоздких звуков и колючих вспышек предшествовало первому удару бампера! Он снес торчащий край доски, а за ним слетела и голова. Она была подобна тяжелому набивному мячу или гнилому кочану капусты. Торжественно взлетев, она оставила в воздухе обильный след ярко-красного бисера, налипавшего на фары. Пытаясь выдохнуть, она медленно опускалась на асфальт, а машина ползла, на парализованных колесах, старавшихся остановить страшное движение, в истерике стиравших себя о дорогу, превращаясь в черную пыль и едкий белый дым… А голова? Какая? А, голова… Она мирно и бесшумно, с задорными подскоками, катилась по дороге, обгоняя напуганную машину… Ему порой и не такое снилось, но оставаться без головы ночью, посреди дороги, несколько раз подряд – это было слишком тяжело.

- Послушай, мне тяжело. Сильно болит голова. Ты, если хочешь, вставай, а я не могу. Лучшее лекарство против сна – только сон.

- Видимо тяжелый был сон? – вкрадчиво спросила Эллен, проводя рукой по животу, - видимо и девушки были…

Да, он начал вспоминать. Девушки были, но ему не хотелось говорить. И он только посмотрел ей в глаза.

А как звали ее?  - Эллочка…  - Что "Эллочка"?  - Звали ее…  - Ну ладно, - и она мягко удалилась, - расскажешь, когда вернусь.

СОН. Вечером он проснулся и сел. Трудно было вспомнить, почему он находится на диване в гостиной, а не в спальне. Наступал холодный летний вечер, и свет все неохотней вползал сквозь стекло, сквозь занавески и расплющивался в один мутный блик на полу. Часы говорили о скором наступлении сумерек, но голова соображала неохотно, и фактор времени не желала принимать ни в какую. По крайней мере, – в ближайшее время – он ее не интересовал. Это позволяло спокойно все вспомнить…

"По всему видно, вчера было очень беспокойно. И одиноко. Ее нет уже больше суток. Куда же она пошла?.. Не помню… Потому что она не сказала. Мы ужинали. В пятницу. Пили чай. Долго. При свечах… Я не отличался обаянием и говорил не много. А она чего-то ждала, ждала, да так, видимо, и не дождавшись, сказала:

- Кстати, совсем забыла, мне тут надо ненадолго… Так что я с Вашего позволения…

- Дорогая, но мне казалось, что это ужин при свечах предполагает нечто… , и было бы естественно…

- Для тебя естественно нечто и полное равновесие, а я пойду и поучусь его искать. Может быть найду.

Полный сериал. Она явно собиралась уйти. Мне даже не надо было говорить, что для прогулок уже поздно, и можно было не предлагать свою персону как группу поддержки. В этом плаще она казалась намного строже и солиднее, чем ей хотелось.

- Ну ладно, бывай. Потом расскажешь, если вернешься.

Вспоминается с трудом до обидного. Не пил, а голова… Будто ей в футбол играли".

Потом только он понял, как тяжело упустить женщину из-за стола, на котором весь вечер горели свечи. Его гнуло и сворачивало в штопор от внутреннего бешенства. Хищное, вздыбленное одиночество. Спать не хотелось. Он лежал и смотрел сквозь темноту на тени кленов, скользящие по стене. Потом все-таки заснул, потому что видел синюю высь, которую щекотала тонкая зелень верхушек. А может, ему это привиделось после тяжелого пробуждения днем, он не помнил. Всплывала только картина их первой встречи.

Осенью, когда черные фонари всю ночь заставляют желтые кленовые листья светиться вокруг себя, он возвращался домой. На изъеденной асфальтовой дорожке впереди замаячило нечто в белом. Это была девушка. Белый свет вокруг нее распушился, и он заметил хитрецу в неуловимом взгляде. Она опустила глаза, так и не посмотрев на него. Сдержанное, но приветливое лицо было слишком задумчивым. Было явно заметно, что знакомиться она не предполагает. Но он все же решил разговорить ее. Почему-то не хотелось блистать оригинальностью и остроумием в такой обычный сумеречный вечер, и он прикинулся до удивления простым парнем. Решил сыграть роль дебила. Он думал: "Это же так романтично – встретить на узкой ночной тропинке дебила в полном расцвете эмоций. Любая женщина потеряла бы голову". Но она – нет. Это была не любая. Это была то, что надо. Она приняла игру, даже не уточняя, была ли в его шутке доля настоящего диагноза.

- Здравствуйте, - поздоровался он.

- Здравствуйте, - как будто опомнившись, поздоровалась и она.

Звуки ее голоса были ему приятны. Они неподдельно мягко успокаивали и одновременно сдерживали. Она напоминала удивленную Дюймовочку. Это была очень тонкая игра, и скорее всего, ради самой игры.
 

- Ой, а Вы кто?  - Девушка  - А как Вас зовут?  - Эллочка.

Он изобразил наивысшую точку просветленной улыбки, хотя на самом деле мог и не напрягаться. Он был влюблен как идиот. Он допускал, что похож на идиота, но ради той теплоты, которую он ловил, которую излучало то существо, он готов был быть похожим неизвестно на что. В настоящее время к нему вернулось ощущение этой теплоты, которое впрочем, после той ночи и не покидало его. Он лишь временами слабее ее чувствовал. В тянучих раздумьях и воспоминаниях он просидел больше часа, но, очнувшись, решил, что занимается ерундой. "Это неправильно. Сидеть здесь и не искать ее. Ее. Ее ищут всю жизнь, а я уже нашел и сижу тут, и не иду ее искать. Надо искать". Он засуетился в мыслях, он заметался по комнатам в поисках расчески, ключей, денег. Он брал и забывал, куда надо кинуться, бормоча себе о поисках найденного. Вдруг он поймал себя на мысли, что сейчас он постарел лет на 40, и со стороны он, должно быть, выглядит как забытый старик в начальной стадии маразма, который мечется по комнатам, а потом, найдя очки, спокойно засыпает. Да. Вот, что делает внезапное и вынужденное одиночество. Неужели оно должно ждать и его, там, за каким-то далеким углом? Он жестоко придушил эту мысль. Он стал сильным и твердым, как только можно представить. Он осмеял себя и заставил не спешить. Спокойно умылся, даже побрился, уложил волосы. Надел парадную тройку шоколадного цвета с золотыми неосязаемо тонкими полосками.

Теплый летний воздух напомнил ему набережную. Эллен шла по ограде, он держал ее за руку легко, но, учитывая ее темперамент, больше с готовностью, чем легко. Спускаясь с лесницы, он вспомнил, что она пожелала пойти искать равновесие. Скорее всего его можно было найти в компании ищущих. В банде любителей наземного серфинга. Он еще не соскучился по доске, всю ночь стоя с ней в колодце, а уже идет смотреть на серфингистов. По крайней мере это был знак. И глупо было от него отмахиваться. Так он думал, а думал он всегда очень много, но еще больше отмахивался от того, о чем думал, или думал, что отмахивается. Он сам точно не понимал. И сейчас решил не спешить, не думать, и пошел пешком, обозревая все места возможного скопления серфингистов, включая всякие кафе и учреждения,где они обычно отдыхали. Сворачивая на очередную улицу, он заметил идущих навстречу четырех девушек. Очень свеженьких, но слишком молодых. На таком он обычно не задерживал взгляд, если встречный взгляд не был слишком вызывающим или дерзким. В любом случае он смотрел сверху вниз. И это было естественно. Он же был выше. И старше. Да…

Да ну их. Он пытался не смотреть, потому что одна из них ему сильно напоминала Эллен. Такие же волосы, такие же движения. И самое интересное – он заметил, как она изменилась в лице, будто это Эллен встретила его после долгой разлуки. Что-то ее подталкивало к нему, и она осторожно подошла сбоку и неуверенно взяла за его руку. Странно, но такое случается и с нормальными девушками.

- Здравствуйте, - сказала она, готовая отдернуть руку, но он вел себя спокойно, хотя внутри злость поднималась чернильным пятном разбуженного осьминога. И он решил опять сыграть дебила. В шутку:

- Здравствуйте, - и сделал контраст подобающей улыбкой.

Она не улыбнулась и не ушла, хотя можно было уловить, что он играет в злого дебила. Ее больше поразила боль, которую она смогла уловить в голосе и во взгляде. Она не знала, что он потерял и что ищет, и поэтому решила, что сможет помочь ему. Но то место было уже занято, а он продолжал:
 

- Ой, а Вы кто?  - Девушка.  - А как Вас зовут?  - Эллочка.

И тут его передернуло. Глаза будто высохли, шею опоясал холодный влажный обруч, подготавливая обеспокоенную голову к высвобождению. Резиновый дым и красные фары. Он слишком странно отклонился от курса, голова как будто кружилась. Как будто в полете. То, что было написано на лице, лучше бы не читать и не описывать, но она не заметила или сделала только видимость того и продолжала идти рядом что-то рассказывая. Учащающиеся совпадения загоняли его в угол, молча, с улыбкой смотрели прямо в глаза и заставляли поверить в очевидное. Он стоически шатался и героически не замечал их ударов. Видение колодца и ощущение енотовидной собачьей смерти охладило его. И весь цинизм куда-то делся, но не осталось и сил, чтобы объяснить ей свое положение. Он решил: "Дойти до трассы, где катается моя Эллен, и, если она захочет, они познакомятся, и Эллен все поймет. Но моя Эллен не поймет. А если и поймет, то не сразу. Да ну и хрен с ним, с ее пониманием. Я устал. Я, наверное, даже постарел. Поскорей бы притащить ее домой. Ненавижу серфинг."

Остальные три девушки шли на почтительном расстоянии, а Эллен крутилась как пчелка вокруг ароматной колючки. "О, девочка, Я так колюч. Зачем я тебе такой? Это все мой гадкий костюмчик. Я же на самом деле совсем не такой обаяшка". В этот воскресный вечер все вокруг было закрыто и обеззвучено. Все здания, где она могла бы быть, намекали на ее отсутствие. Кивали блеклыми потушенными стеклами, пожимали серыми угловатыми крышами, молчали запертыми дверьми. "Вот мы и вышли на шоссе, но вдалеке почему-то не видно ни одного паруса". Железная зеленая остановка в это время пуста, но сейчас там стоят люди и ничего не ждут. Все уже произошло. Молодая Эллен опять заметила непонятные движения шеи у молодого человека, он шел нетвердо, несколько шагов в сторону, пытаясь расстегнуть воротничок. Ничего не получалось. Он сорвал галстук, скинул на ходу пиджак, на ватных, как во сне, ногах, побежал под гору к остановке. Туда, где стояла желтая машина. Два человека в халатах втаскивали носилки с покрытым телом. Он не успел добежать и даже не дотронулся до креста на машине. Он добежал до остановки, когда машина уже уехала и все стали расходиться. Только один человек сидел и задумчиво курил, не реагируя на происходящее. Эллен сверху наблюдала как ее избранник ходил кругами вокруг остановки и потом наконец сел рядом с курящим.

- Скажите, а кого сбило?

Липкая, неприятная догадка получила оживляющий яд с первых движений губ собеседника. Трезвящая гадость ответа:
 

- Девушку…  - А как ее имя?  И новая порция яда врывается в мозг новой догадкой:  - Эллочка.

Его душит ярость, он сминает голову руками и держит маленьким комочком, чтобы она не лопнула. Он отгоняет мысли, врывающиеся извне, сметающие стройный домик, сложенный самоуспокоением из кубиков логики.

Он видит темный силуэт на фоне белого качающегося паруса. Парус, пульсируя, выдвигается из темноты все яснее и яснее, спускаясь по белым позвонкам разделительной полосы. Сзади, из-за горба дороги, его нагоняет желтый свет и заставляет сиять тонкую ткань. Свет раздваивается и обнимает маленькую женскую фигуру. Через секунду весь этот медленный танец в лучах сминается как салфетка в один резкий резиновый визг, после которого наступает сумеречная холодная тишина.

"Нет, нет, только не ты. Не ты… Зачем тебе нужно было равновесие. Как ты была прекрасна в своих порывах! Зачем ты ушла?! Я бы поделился этим сраным равновесием, если уж оно было тебе так необходимо. Я бы сделал все. Только бы ты тогда намекнула." Его прожигало кипящей кислотой и он не хотел верить, что существует настолько жестокий сон, как эта жизнь. Его жгло, и он хотел проснуться.

  Все-таки он обещал рассказать ей этот сон, если она вернется…

  Эдгар Пью январь 2000